Новости общество Россия - iCity.life Новосибирск

Продолжение рассказа об участниках и обстоятельствах трагедии в Одессе 2 мая 2014 года. Начало читайте здесь.

Столкновения на Греческой улице начала небольшая группа активистов Куликова поля. То, что их атака захлебнулась и начались «позиционные бои», знали все — из новостей, из стримов, из телефонных звонков. Антимайдановцы, которые оказались в явном меньшинстве, начали звать подмогу.

Примерно в четыре часа дня, то есть через полчаса после начала столкновений, на Греческую площадь приехал белый микроавтобус с членами мобильной группы. За рулем находился тот самый активист «Народной дружины» Виталий Будько по кличке Боцман, который в марте-апреле входил в группу «быстрого реагирования» и ездил по городу в микроавтобусе с донецкими номерами. По рассказам очевидцев, за несколько дней до 2 мая он обзавелся огнестрельным оружием, карабином «Вулкан-ТК» (вариант укороченного автомата Калашникова калибра 5,45 мм).

К моменту их приезда милиция уже надежно разделила стороны на Греческой. В начале пятого самообороновская «черепаха» ушла со своей позиции возле Соборной площади на улицу Бунина. Там она встретила и разогнала колонну активистов «Народной дружины», которые шли на подмогу антимайдановцам, а затем в сопровождении футбольных болельщиков и проукраинских активистов, которые захватили пожарную машину, двинулась в сторону Куликова поля.

Позже были обнародованы записи телефонных звонков сотрудника областной государственной администрации командиру «Самообороны». Чиновник предлагал воспользоваться тем, что боеспособные части Антимайдана завязли в позиционных боях на Греческой улице, чтобы без проблем убрать палатки с Куликова поля. Если бы тогда, в начале пятого, «Самооборона» пришла на площадь, то, по всей видимости, все пошло бы по другому сценарию. Можно предположить, что не было бы захвата Дома профсоюзов, не было бы штурма, пожара и десятков погибших. Но «Самооборона» до площади не дошла.

Но и после этого проукраинских активистов на Соборной площади оставалось много, и эти люди жаждали боя. Перекрикиваний с оппонентами им было недостаточно. Евромайдановцы и «ультрас» начали обходить квартал, на котором находились их оппоненты, по параллельным улицам. Большая группа футбольных болельщиков и активистов вышла через Дерибасовскую в переулок Вице-адмирала Жукова и начала строить еще одну баррикаду, чтобы отрезать противников с этого направления. Милиция выстроила шеренгу на пересечении переулка с улицей Греческой, но расстояние между сторонами здесь было небольшим. Началось новое столкновение, звуки которого я слышал, когда вел трансляцию возле входа в Русский драматический театр.

​​Именно тогда Боцман использовал свой карабин. На видеозаписях видно, как в 16:22 он несколько раз выстрелил вглубь переулка. Через пять минут на улице Преображенской я снимал машину скорой помощи, которая увозила раненого Игоря Иванова. Через несколько часов он умер в больнице; из его живота извлекли пулю калибра 5,45 мм для автомата Калашникова.
​​
* * * * *

Удивительно, но эта безнадежная атака — с камнями и палками против автомата — оказалась успешной. Атакующих было совсем немного, несколько десятков человек, но их бесстрашие и ярость сделали свое дело. Милиция и антимайдановцы оказались под градом камней, полетели несколько «коктейлей», и после ожесточенного сражения они отступили обратно к Греческой улице.

Тот момент стал, наверное, решающим для всех событий в центре города. После пяти часов вечера евромайдановцы, разъяренные и имеющие большое численное преимущество, начали окружать и теснить оппонентов со всех сторон.

То, что происходило после этого, я вспоминаю с трудом. Вокруг творились абсолютно невероятные, невозможные для мирной и спокойной Одессы события. Только благодаря видеозаписи я сейчас могу вспомнить отдельные эпизоды.

Запомнились девушки и женщины — в основном именно они занимались «тыловым обеспечением» с двух сторон. Девушки и женщины перевязывали раненых — молодых ребят с разбитыми лицами и головами. Девушки и женщины выкорчевывали брусчатку и разбивали ее на мелкие куски. Девушки и женщины разливали «коктейли»: на Дерибасовскую кто-то привез ящик пива, прямо посреди улицы его выливали на землю и наполняли бутылки бензином и кусками пенопласта.

Всюду сновали скорые — всего в тот день помощь пострадавшим оказывали 72 бригады. Санитарные машины свободно проезжали через милицейские кордоны и линии баррикад и вывозили, вывозили пострадавших.

Самые яростные столкновения происходили возле торгового центра «Афина». Над головами тучами летали камни — их бросали несколько десятков человек одновременно, и увернуться от такого «залпа» было невозможно. Милиционеры выстроили цепь и перекрыли улицу щитами, но надежно разделить стороны не удавалось.

Здесь была пожарная машина — та самая, с которой «Самооборона» уходила на Куликово поле и вернулась с полпути после сообщений о первых погибших. Сначала ее пытались использовать как водомет, потом — как таран, которым пробивали баррикады и милицейские цепи. Машина несколько раз переходила из рук в руки и сильно пострадала от камней и «коктейлей».

Я несколько раз пересекал «линию фронта», чтобы показать зрителям события с одной и с другой стороны. Около шести часов вечера я стоял возле Болгарского культурного центра, и один из лидеров Антимайдана комментировал происходящее на мою камеру. Прямо напротив нас сплошным потоком выносили пострадавших — у всех были огнестрельные ранения. Позже я узнал, что именно в это время за углом, с балкона культурного центра, открыли огонь из охотничьего ружья. В зоне обстрела оказались милиционеры, активисты Антимайдана и журналисты. Получил ранение редактор «Думской» Олег Константинов, который к тому времени примчался в центр и фотографировал в самой гуще событий, в его теле остались четыре картечины, одна из них — в двух сантиметрах от позвоночника. Погибли Александр Жульков, Геннадий Петров и Николай Яворский, а Евгений Лосинский получил тяжелое ранение картечью в живот.

Я знал Лосинского много лет и никогда не встречал его на мероприятиях Антимайдана. Евгений увлекался исторической реконструкцией, и в последний раз я видел его 10 апреля 2014 года — на праздничных мероприятиях, посвященных годовщине освобождения Одессы от нацистов. В форме лейтенанта Красной Армии он водружал красный флаг над Оперным театром. 2 мая я его не узнал — он пришел на Александровский проспект в блестящем рыцарском шлеме и плотной стеганой фуфайке, которую обычно надевают под металлические доспехи. По всей видимости, Евгений рассчитывал, что все обойдется обычной потасовкой, камнями, максимум будет стрельба резиновыми пулями. Заряд картечи попал ему в живот. Если бы в тот день он надел бронежилет или свои «рыцарские доспехи» из титана, то, скорее всего, остался бы жив.

О ранении Лосинского я узнал только на следующий день — из записи в «Фейсбуке» одного из лидеров Евромайдана Зои Казанжи. Она сообщила, что срочно требуются доноры: Евгений потерял много крови.

К сожалению, раны Лосинского оказались смертельными. Через девять дней Евгений умер в больнице, так и не придя в сознание. Деньги, которые друзья и знакомые собрали на лечение, его отец потратил на покупку медицинского оборудования для реанимационного отделения больницы.

​​* * * * *

Бой возле Болгарского культурного центра стал последним столкновением в центре города. Пророссийские активисты были зажаты со всех сторон и оказались в безвыходной ситуации. Часть спряталась в торговом центре «Афина», часть смогла убежать в сторону улицы Преображенской — их прикрывали щитами сотрудники милиции.

К половине седьмого бой закончился. На Греческой, Дерибасовской, Преображенской улицах, в переулке Вице-адмирала Жукова оставалось несколько тысяч человек.

От Греческой площади до Куликова поля — больше двух километров. Многотысячная разъяренная толпа прошла в тот день по центральным улицам, мимо банков и дорогих магазинов, мимо синагог и храмов Московского патриархата. Ни одна витрина не была разбита, ни одна машина не была повреждена или перевернута. Единственное, что пострадало, — лица пророссийских политиков на уличных лайтбоксах с предвыборной рекламой.
​​
* * * * *

То, что столкновениями в центре города дело не обойдется, прекрасно понимали и активисты Антимайдана. На Куликовом поле собрались несколько сотен людей, и у них было много времени для того, чтобы решить, что делать.

Вариантов было много. Можно было разобрать палатки и разойтись, можно было вывезти все ценное, можно было организовать оборону палаточного городка и принять бой. Мнения были разные, несколько раз даже проводили голосования.

После шести часов вечера политический лидер Антимайдана Антон Давидченко выехал в центр города — выяснить ситуацию. В это время на площади начали распространять ложную информацию о том, что, мол, российские танки из Приднестровья уже пересекли границу Украины и идут на Одессу.

Когда Давидченко вернулся на площадь, двери в Дом профсоюзов уже были взломаны. В здание заносили запасные канистры с бензином, генератор, матрасы из палаток — на втором этаже сделали некое подобие полевого госпиталя. К тому времени в палаточный городок вернулись активисты «Одесской дружины», которые смогли уйти с Греческой площади. К центральному входу стягивали мешки, деревянные поддоны, которыми был огражден палаточный городок. Людьми на площади командовали Александр Якименко и Юрий Трофимов из «православного крыла» Антимайдана.

Давидченко, который вернулся из центра вместе с Боцманом, прекрасно понимал, что сейчас на площадь придет многотысячная разъяренная толпа и ничем хорошим это не закончится. Он начал уговаривать людей немедленно расходиться, но услышал в ответ: «Мы никуда не уйдем, это будет наша Брестская крепость, и мы будем стоять насмерть». Тогда Давидченко предложил компромисс: мужчины держат оборону, женщины уходят, — и в ответ получил обвинение в предательстве. Дошло до драки, но уговорить людей разойтись так и не удалось.

В последний момент перед приходом футбольных болельщиков и проукраинских активистов Антон Давидченко успел уехать с площади. «В здание, все в здание», — кричал в мегафон Трофимов. В Доме профсоюзов укрылись около 400 человек. Из центра города на Куликово поле пришли несколько тысяч.

О том, что обитатели палаточного городка забаррикадировались в Доме профсоюзов, на Греческой площади никто не знал. Тем более никто не знал, сколько людей было внутри здания. На записях видно, что изначально Дом профсоюзов проукраинских активистов и футбольных болельщиков не интересовал: объектом агрессии были палатки. Их срывали, их рвали на куски, их поджигали. В одной из палаток сидел мужчина с топором в одной руке и саперной лопаткой в другой. Когда его палатку начали громить, он убежал с площади, и никто за ним не погнался.

* * * * *

Я пришел на площадь в половине восьмого вечера, когда горели уже все палатки. Кричали люди, звучали выстрелы, на месте палаток ревел огонь в огромных кострах, дым от которых был виден в нескольких кварталах. Сжигали все, что напоминало об Антимайдане, начиная от агитационных плакатов и листовок и заканчивая ящиком с противогазами, которые нашли на площади.

Изначально Домом профсоюзов особо не интересовались, но когда все палатки загорелись, стоящих на крыльце здания начали атаковать десятки людей. Полетели камни, «коктейли», зазвучали выстрелы. Под градом камней обороняющиеся зашли в здание. В вестибюле перед центральным входом они сложили еще одну баррикаду — из поддонов, мебели и подручных предметов, которые смогли найти в доме. Бензиновый генератор занесли вглубь вестибюля, запасные канистры подняли вверх по лестнице. В кабинетах и на лестничных пролетах устроили «огневые точки» — позже там находили деревянные щиты, палки, запасы камней.

На площадь продолжали прибывать люди — в основном это были зрители с стадиона. Фан-сектор «Черноморца» опустел еще в шесть вечера, после первого тайма. Во втором тайме харьковские болельщики поддерживали обе команды. После окончания футбольного матча со стадиона вышли еще двадцать тысяч человек, и многие из них сразу пошли на Куликово поле.

Активные «боевые действия» вели немногие. Основное сражение продолжалось на крыльце перед центральным входом, где в результате перебрасывания «коктейлями» массивные деревянные двери охватил огонь. Тушить его никто из людей на площади не торопился: во-первых, подходить близко к зданию было опасно, во-вторых, люди на площади не видели большой опасности и даже предполагали, что дым и огонь заставят противников быстрее прекратить сопротивление и сдаться.

Я слышал, как несколько человек на площади начали звонить на линию 101, и подумал, что спасатели приедут быстро: до ближайшего пожарного депо на Привокзальной площади всего несколько сотен метров. Но пожарные машины ехать явно не торопились.
​​
* * * * *

К восьми часам вечера в вестибюле Дома профсоюзов полыхал огромный пожар. Загорелась сложенная там баррикада, и здание превратилось в огромный камин. Позже мы нашли обугленные рамы от офисных стульев, пепел от сгоревших поддонов и электрогенератор, у которого взорвался бензобак. Как установили эксперты нашей группы, температура стен в вестибюле первого этажа достигала семисот градусов. Огромные массы раскаленного воздуха поднимались вверх по лестнице, и несколько десятков человек, которые стояли на лестничных пролетах у окон, внезапно оказались в огненной ловушке.

Это произошло в 19:54 и стало полной неожиданностью для всех: и тех, кто был внутри, и тех, кто стоял возле здания. На одной из видеозаписей мы увидели, что в тот момент активисты Евромайдана обсуждали ситуацию с руководителями городской милиции. «Делайте коридор, пусть выходят мирно, и их никто не тронет», — предлагал активист «Самообороны» в зеленой футболке. В какой-то момент атаман украинской казачьей организации Сергей Гуцалюк вдруг прервался на полуслове и, глядя на Дом профсоюзов, растерянно произнес: «Что он делает? Он же разобьется!»

До этого момента с тыльной стороны Дома профсоюзов ничего не говорило о пожаре, который начался с фасадных дверей. Но ситуация поменялась в секунду, и люди на центральной лестнице неожиданно оказались в потоке раскаленного воздуха. Вариантов было немного: или остаться и сгореть, или прыгать наружу, во внутренний двор Дома профсоюзов.

Это была страшная картина. Люди прыгали со всех лестничных пролетов высокого здания, разбивались при ударе о землю, падали друг на друга. Чье-то тело сбило козырек над черным входом, а в нижних окнах появились огромные языки багрово-красного пламени. Раздался громкий хлопок — по-видимому, это взорвался бензобак генератора, окна лестничных полетов заполнились дымом, вниз полетели стекла и горящие обломки. Проукраинские активисты, а за ними и сотрудники милиции, бросились во двор — выносить пострадавших.

От пылающей в вестибюле баррикады шел густой черный дым. Он поднимался наверх, распространялся по коридорам, выходил наружу через окна лестничных пролетов — именно его я видел над крышей здания. Люди в кабинетах открывали окна, но это только ухудшало ситуацию — дым проникал из коридора и выходил через окна. Запертые огнем и дымом, люди начали высовываться наружу и звать на помощь. И кроме как от своих противников, проукраинских активистов, которые стояли перед зданием, ждать ее было не от кого.

Помощь пришла. «Не кидать!» — раздались крики; по сути, в этот момент штурм закончился, и началась операция по спасению. Камера моего смартфона непрерывно снимала, как проукраинские активисты помогали своим противникам выбраться из кабинетов второго и третьего этажа. Сначала в окна пытались забросить веревки, потом появилась гениальная идея — подтащить к зданию остатки сцены, которая стояла в палаточном городке. Десятки людей, как муравьи, потащили металлические фермы к фасаду — их высоты хватило как раз для того, чтобы дотянуться до окон второго этажа. Рискуя жизнью, проукраинские активисты полезли вверх, начали устанавливали доски и выводить людей через окна.

Наверное, это было самое драматичное зрелище из всех, что я видел. Переключение из режима «война» в режим «спасение» в головах людей происходило с разной скоростью, не у всех одновременно. Большинство тех, кто был на площади, если не помогали, то искренне желали спасения людей из пожара, приветствуя каждого эвакуированного возгласами «Слава Украине!». Но были и такие, кто продолжал воевать. Труднее всего было понять, в каком состоянии находится человек возле тебя, воюет он или уже спасает. Помню, как молодой парень подошел к самому зданию, осмотрелся по сторонам и бросил горящую бутылку в окно третьего этажа — к счастью, не попал. Другие, которые в это время уже эвакуировали людей из здания, едва его не побили.

Пожарные машины начали приезжать только в четверть девятого вечера — через 45 минут после первого сообщения о горящих палатках. Я видел протокол допроса водителя первой машины: «Сидели в депо, долго смотрели по телевизору, что происходит на Куликовом, пока не пришла команда выезжать. Приехали быстро. Никто нам не мешал, шланги не резал. Подбежали какие-то люди в масках, стали на нас кричать, спрашивать, где мы так долго ездили, забрали у нас лестницу и потащили к зданию»… Я потом видел эту лестницу — ее подняли на ту самую металлическую ферму, и так смогли дотянуться до окон третьего этажа.

Позже мы получили стенограмму, а затем и аудиозапись звонков на линию 101 в тот вечер. Пожарным звонили десятки раз — и люди, которые были в здании, и зрители, которые видели происходящее в телетрансляции, и сотрудники миссии ООН, и активисты Евромайдана. Людям, которые горели в доме, отвечали: «Ничего страшного, опасности нет», потом обманывали: «Машины выехали, ждите»…

Пожарные машины направили на Куликово поле только в 19:56, после повторного звонка из милиции от дежурного по городу, когда из окон уже выбрасывались люди. Уголовное расследование в отношении должностных лиц ГСЧС продолжается. Диспетчер, голос которой слышен на видео, находится под домашним арестом. Начальник областного управления, который распорядился не выпускать машины, чтобы не подвергать людей и технику опасности (к слову, он сын известного политика, бывшего первого секретаря обкома КПСС, мэра Одессы и губернатора Одесской области), выехал из Украины и возвращаться, по-видимому, не собирается.

​​* * * * *

Пожар погасили довольно быстро. Здание бывшего обкома партии было построено на совесть: огонь не переходил от этажа к этажу и от кабинета к кабинету. Баррикада в вестибюле сгорела довольно быстро, и уже через пятнадцать минут после приезда пожарные погасили входные двери и вошли в здание.

На выходе с заднего двора Дома профсоюзов собралась разъяренная толпа. Из обугленного здания выводили и выносили людей. Тех, кто был без сознания, мгновенно увозили машины скорой помощи. Врачам никто не мешал: достаточно было крикнуть «коридор», чтобы толпа расступилась и пропустила медиков. Тех, кто выходил без посторонней помощи, били. Били и тех, кого только что сами эвакуировали из горящего дома. Били жестоко, с ненавистью, до крови, особенно доставалось тем, кто пытался убежать. Милиция и «Самооборона» пыталась защитить антимайдановцев, но без особого успеха.

К тому времени уже стемнело, но пространство вокруг Дома профсоюзов было залито светом от проблесковых маячков. Здесь были пожарные машины, кареты скорой помощи и милицейские автозаки. Милицейские машины подъезжали одна за другой — в здании находились сотни людей, и их надо было вывозить, в первую очередь ради их собственной безопасности.

Поздним вечером группа одесских активистов Евромайдана и николаевской «Самообороны» отправилась на мемориал 411-й береговой батареи и ликвидировала перенесенный с Куликова поля палаточный городок «Одесской дружины». Обошлось без жестокости и насилия. В палатках было несколько несовершеннолетних, их передали родителям, которых вызвали по телефону. Палатки разобрали и вместе с имуществом оставили на проходной расположенной неподалеку воинской части. После этой операции они позвонили командиру «Одесской дружины» и рассказали, как тот может забрать свое добро.

* * * * *

Второго мая погибли 48 человек. Среди них не было ни «русских диверсантов», ни «приднестровских боевиков», ни «привезенных бандеровцев». Все — жители Одессы и ближайших пригородов.

Одесса — маленький город. Здесь живет всего лишь миллион людей, и все всех знают. Это не преувеличение, не фигура речи — это факт. Поэтому у каждого одессита в числе сорока восьми были друзья, или родственники, или знакомые, или знакомые знакомых.

Город испугался, забился в квартиры, запер двери, зашторил окна. Никто не мог представить себе, как такое могло случиться. Никто не знал, что будет дальше.

По Одессе поползли самые невероятные слухи — о ядовитых газах и белом фосфоре, о зондеркомандах с огнеметами, о тайных захоронениях, о медицинских бригадах, которые вырезали органы для пересадки прямо в подвале горящего Дома профсоюзов. Эти слухи умело разжигались пропагандой, но после того, что произошло, люди были готовы поверить чему угодно.

Утром 3 мая одесситы принесли в больницу все необходимые для лечения медикаменты, а станция переливания крови не смогла обслужить всех добровольных доноров. Никто не спрашивал, пострадавшим «с какой стороны» пойдет их кровь и лекарства.

В городе объявили трехдневный траур. Это было правильное решение: три дня молчания успокоили страсти и заставили людей задуматься. Все были в растерянности, включая милицию. 4 мая под давлением толпы, которая штурмовала городское управление внутренних дел, по указанию Фучеджи выпустили 67 антимайдановцев, задержанных в Доме профсоюзов.

6 марта «Думская» начала собирать информацию о погибших и пропавших без вести. Мы делали это совместно с одесским изданием «Таймер», которое ориентировано на пророссийскую аудиторию, и имели возможность получать сведения с двух сторон. Мы анализировали официальные данные, собирали информацию от читателей, искали родственников, уточняли списки. Тогда же я договорился с главным редактором «Таймера» Юрием Ткачевым о том, что обстоятельства и детали событий 2 мая мы тоже будем выяснять и анализировать вместе.

Еще через несколько дней по предложению нового губернатора была создана «Группа 2 мая». В нее вошли известные в городе журналисты и независимые эксперты в разных областях. Я настоял на том, чтобы в ее состав включили Ткачева. Мы изначально установили принципы, которые должны были обеспечить и сохранить нашу нейтральность и непредубежденность. В частности, все ключевые документы группы принимались консенсусом и подписывались всеми участниками, при этом каждый член группы сохранял право публиковать любые материалы под собственным именем.

Мы начали работу 12 мая 2014 года — в рамках возможностей, которые предоставляет журналистам украинское законодательство. Мы четко отдавали себе отчет, что надежды на официальные следственные органы мало. Мы не ставили целью устанавливать виновных и выявлять степень их вины, у нас была другая задача — достоверно выяснить, что происходило в тот день, и сделать так, чтобы подобные трагедии не повторились больше никогда.

Уже на следующий день к нам обратился молодой человек, который наотрез отказался называть свое имя. У него были документы одного из погибших, который лежал возле Дома профсоюзов, накрытый украинским флагом: водительское удостоверение, кредитная карта, техпаспорт на мотоцикл, чеки и квитанции. По словам нашего собеседника, он был уверен, что погибший был проукраинским активистом, и забрал документы, чтобы милиция не могла его опознать.

Мы нашли адреса и телефоны жены и матери погибшего, и я, предварительно сняв копии, пошел на встречу. Эта встреча была очень тяжелой, разговор получился долгим и сложным. Через два часа, прощаясь, родственники передали мне флешку с фотографиями и видеозаписями, которые были на смартфоне погибшего. Они стали первыми фрагментами огромной картины, которую наша группа начала восстанавливать.

Это было непросто. Мы опросили сотни людей (в том числе тех, кто недосягаем для украинского правосудия), установили и проверили множество фактов. Пришлось даже создавать судебный прецедент и отстаивать свое право журналистов получать информацию, которая находится в материалах уголовного дела и является тайной следствия. Суды согласились с нашими доводами: то, что произошло в Одессе 2 мая, настолько важно, что общество имеет право знать правду независимо от желания следователей или прокуроров.

Через полтора месяца мы обнародовали детальную хронологию событий в центре города. Спустя год, в апреле 2015 года, в результате колоссальной работы, проведенной нашими экспертами, мы воссоздали картину пожара в Доме профсоюзов и составили полную хронологию событий на Куликовом поле. Даже сам факт успешной работы нашей группы, в которую входили люди с разными, а иногда и противоположными взглядами, был нашим маленьким вкладом в восстановление мира и спокойствия в городе.

Тогда, в 2014 году, мы шли к этой трагедии несколько месяцев. Сейчас, вспоминая те дни, я вижу, как постепенно, шаг за шагом, мы снимали запреты и позволяли все больше и больше того, что раньше было невозможно. Но тогда мы не увидели, куда идем, не поняли, не остановились вовремя. Мы забыли, насколько ценной и хрупкой является человеческая жизнь. Поэтому я уверен: люди, которые погибли 2 мая, — это жертвы неосторожности, самоуверенности и недальновидности каждого из нас.

2 мая 2014 года вошло черной страницей в историю Одессы. Хочется верить, что эта страшная трагедия протрезвила нас, что жертвы, которые мы принесли в тот день на алтарь взаимной ненависти, не будут напрасными.

Послесловие

Официальное расследование уголовных дел по 2 мая идет не так быстро, как хотелось бы. Причин здесь много, и в первую очередь это масштаб происшедшего. События того дня длились семь часов, в них участвовали тысячи людей. В результате столкновений погибли 48 человек, около 300 были ранены, больше ста задержаны. Опыта и даже методики расследования массовых беспорядков такого масштаба в Украине нет.

Еще одна сложность в том, что события того дня юридически квалифицируются как массовые беспорядки. Это значит, что каждый, кто находился в центре событий, теоретически может быть привлечен к уголовной ответственности. Это тысячи людей с двух сторон, большинство из которых являются свидетелями и участниками важных событий. И если журналисты нашей «Группы 2 мая» по закону имеют возможность опрашивать их анонимно или держать в тайне источники информации, то с официальным следствием эти люди по вполне понятным причинам дело иметь не хотят.

В такой ситуации я предложил объявить амнистию — на законодательном уровне освободить от ответственности всех рядовых участников массовых беспорядков и привлекать к ответственности только организаторов и тех, кто совершал другие преступления, в частности убийства. В мае прошлого года соответствующий законопроект был зарегистрирован в Верховной Раде и все еще находится на рассмотрении.

Сразу после событий 2 мая из Одессы уехали Виталий «Боцман» Будько и политический лидер Куликова поля Артем Давидченко. Сергей Долженков (Капитан Какао) был задержан через несколько дней, сейчас он — на скамье подсудимых. Вместе с ним под судом находится еще 20 активистов Антимайдана — в основном те, кто был задержан в торговом центре «Афина». Несмотря на обещания офицеров милиции, их не отпустили, а вывезли за пределы Одесской области в СИЗО и сейчас обвиняют в организации и участии в массовых беспорядках. Большинство задержанных в Доме профсоюзов после штурма следственного изолятора 4 мая 2014 года отпустили, под стражей сейчас находится только один — гражданин России Евгений Нефедов. Всего за решеткой остаются пять человек, еще 15 находятся на свободе и исправно ходят на судебные заседания.

В конце мая 2014 года оперативники милиции задержали активиста Евромайдана Сергея Ходияка, которого подозревают в том, что он стрелял из охотничьего ружья с балкона Болгарского культурного центра. Ему предъявлено обвинение в убийстве антимайдановцев и ранении милиционеров. Следствие окончено, прокуратура требует приговорить его к пожизненному заключению. Однако рассмотрение дела пока не началось: судьи берут самоотводы из-за неизбежного резонанса и ожидаемого «давления улицы».

Летом 2014 года было начато уголовное расследование в отношении еще одного активиста Евромайдана. На одной из видеозаписей видно, как в момент начала пожара похожий на него человек бьет палкой выпрыгнувшего из окна Дома профсоюзов. Милиция так и не смогла доказать вину и предъявить ему конкретные обвинения.

После 2 мая неоднократно поднимался вопрос об ответственности должностных лиц милиции и пожарных. Теоретически областное управление МВД имело возможность как минимум локализовать беспорядки. Для этого был заранее разработан оперативный план «Волна», в соответствии с которым в центр города должны были стягиваться все боеспособные подразделения милиции и Национальной гвардии, разрешалось применение спецсредств, а при необходимости — и оружия. По непонятным причинам начальник управления Петр Луцюк не отдал соответствующее распоряжение и не подписал приказ, в результате чего ситуация вышла из-под контроля и перекинулась на Куликово поле. Как мы выяснили, в ночь на третье мая он отправил в Киев сообщение о том, что якобы ввел план «Волна» в действие еще в 14:00 (то есть за полтора часа до первых столкновений), что, несомненно, является ложью. Спустя год было открыто уголовное производство, сейчас дело передано в суд.

Заместитель Луцюка Дмитрий Фучеджи, который может пролить свет на многие обстоятельства, через несколько дней после событий выехал из Украины и, по некоторым данным, сейчас находится в Приднестровье. В Украине он объявлен в розыск — полковника обвиняют в незаконном освобождении заключенных из одесского СИЗО 4 мая 2014 года.

На действия пожарных прокуратура обратила внимание только через полтора года после событий. По мнению экспертов «Группы 2 мая», 40-минутная задержка с выездом пожарных расчетов была не только нарушением уставов и инструкций, но стала роковой — именно в этот период произошло сильное воспламенение в вестибюле, которое стало причиной смерти людей в здании.

Областным управлением ГСЧС руководил Владимир Боделан. Он — сын известного в городе чиновника, бывшего первого секретаря обкома КПСС, а затем губернатора и мэра Одессы.

По словам Владимира Боделана, это он распорядился не выезжать на Куликово поле, потому что в ходе столкновений в центре города была серьезно повреждена пожарная машина, и он боялся за жизнь своих подчиненных. Уголовное производство началось весной 2016 года. Дежурная по городу, голос которой звучит на аудиозаписи разговоров по линии 101, была взята под домашний арест, а Владимир Боделан объявлен в розыск. Сейчас он находится за пределами Украины и возвращаться, по всей видимости, не собирается.

В январе 2016 года прокуратура неожиданно передала расследование уголовных дел по массовым беспорядкам (в том числе по эпизоду на Куликовом поле) из Главного следственного управления МВД в следственное управление полиции области. Это очевидное понижение статуса расследования принесло неожиданные результаты: стало очевидным, что на протяжении всего 2015 года следствие не двигалось. Наглядный пример: видеозаписи с камер наблюдения в отделении банка, которое находится непосредственно в здании Дома, следствие запросило только в марте 2016 года. Их удалось получить благодаря сотрудникам банка, которые два года назад дальновидно сохранили файлы. Остается надеяться, что теперь одесские следователи будут более усердны, чем их киевские коллеги, и рано или поздно мы все-таки увидим результат.

В любом случае, следствие и судебные разбирательства по событиям 2 мая будут длиться еще не один год — и сейчас вряд ли можно предугадать, какими будут вердикты по этим делам.

Внешне Одесса оправилась от трагедии двухлетней давности. Прошлый год стал рекордным по количеству туристов. В городе регулярно проводятся праздники и фестивали, в этом году одесситы снова веселились на знаменитой «Юморине». О том, что произошло, напоминают только живые цветы в районе Греческой площади и траурные собрания на Куликовом поле, которые проходят второго числа каждого месяца. Но одесситы очень хорошо помнят, что произошло.